Мир роскошной праздности Чарльза Кондера
Чарльз Эдвард Кондер - художник английского происхождения.
Его можно считать и австралийским – в Европе он называл себя «австралийским художником» — без сомнения, чтобы придать себе ауру экзотики, но его работы изначально собирались британскими музеями и коллекционерами. Имя его не известно за пределами Австралии, и даже в его собственной стране оно не особенно известно. Репутация художника, как и репутация других австралийских экспатриантов, пострадала от того, что на протяжении десятилетий ни одна страна не заботилась о том, чтобы считать его своим.
Кондер родился в Миддлсексе, историческом графстве Англии, на территории которого сейчас находятся северные и западные округа Большого Лондона в семье инженера-строителя.
Но детство у него было неустроенное. Когда ему было 2 года, семья переехала в Индию, где отец работал железнодорожным инженером. Через 3 года его после смерти матери отправили обратно в Англию, где он посещал школу-интернат в Истборне. Бросил школу в 15 лет, и его очень далекий от искусства отец, вопреки естественным художественным наклонностям Чарльза, решил, что сын должен пойти по его стопам и отправил в Новый Южный Уэльс для обучения на землемера под руководством его дяди. Хотя отец отправил его в Австралию отчасти для того, чтобы помешать ему стать художником, но это не сработало, и Австралия фактически дала ему вдохновение и компанию других художников.
Начал он свою карьеру в качестве геодезиста. Однако он предпочитал делать пейзажные наброски карандашом и акварелью, а не рассматривать пейзаж через окуляры геодезических приборов. Полутора лет тригонометрической съемки оказалось достаточно для молодого Кондера, который уже рассматривал возможность стать художником.
Его следующая работа, в качестве подмастерья в магазине литографии в Сиднее, приблизила к осуществлению его мечты стать художником. Он посещал уроки рисования Альфреда Джеймса Даплина в Сиднейском художественном обществе и вступил в Художественное общество Нового Южного Уэльса. Делал черно-белые иллюстрации для «Иллюстрированных новостей Сиднея», и отдельных изданий. Зачастую легкомысленно относился к своим обязанностям, предпочитая отражать в иллюстрациях настроение текста, а не конкретных сцен.
Начал заниматься пленэрной живописью, работая маслом на небольших картонных или деревянных панелях. Эти ранние работы были одними из лучших и самыми спонтанными. Нежные, искрометные и часто остроумные, они показывают, что у Кондера был природный талант к рисованию.
Вошел в компанию других художников - Альберта Генри Фулвуда, Фрэнка Махони и Бенджамина Эдвина Миннса, и начал выставляться в Художественном обществе Нового Южного Уэльса. В то время он работал в импрессионистическом стиле, чему способствовали частые пленэрные экскурсии с другими австралийскими художниками.
Благодаря тому, что его работы регулярно появлялись в газете и на выставках, Кондер вскоре приобрел репутацию многообещающего художника.
После успешной продажи своей работы Художественной галерее Нового Южного Уэльса Кондер в уехал в Мельбурн, где жили многие художники, связанные с так называемой Гейдельбергской школой, названной в честь пригорода Гейдельберга, где была популярна пленэрная живопись. Кондер стал неотъемлемой фигурой этой группы, в которую также входили Артур Стритон и Фредерик МакКаббин. Как и в Сиднее, его увлекали оживленные городские уличные пейзажи, шумные гавани и паромные причалы. И дождливые атмосферные условия, заимствованные из японского искусства и легшие в основу творчества американца Джеймса Уистлера, который, в свою очередь, вдохновил целое поколение художников всего мира, знакомых с принципами французского импрессионизма. Вкус к этому Кондеру привил Джироламо Нерли, художник из Флоренции и носитель новых европейских влияний.
В отличие от художников, которых Кондер встретил в Сиднее, представители Гейдельбергской школы осознавали свою «австралийскую принадлежность». Первое поколение художников, получивших образование в Австралии, подчеркивало важность написания австралийских сцен. Во время его мельбурнского периода пейзажи Кондера стали более тональными и тонкими. Выставка 1889-го года, стала поворотным моментом для группы, продемонстрировав особый австралийский импрессионизм. Работы Кондера в этот период состояли из небрежно нарисованных, выжженных солнцем пейзажей, фантазий в стиле Уистлера, декоративных рисунков, полных эстетизма и символизма, дополненных облаками и цветущими деревьями.
После выставки его дядя предоставил многообещающему молодому художнику средства на учебу в Париже, где и прошла большая часть 1890-ых годов. Якобы студент Академии Жюлиана, а затем Фернара Кормона, Кондер предпочитал получать образование в кафе и кабаре, в компании художников-единомышленников.
Он получил лавину новых впечатлений как в сфере жизни, так и в искусстве. Погрузившись в ночную жизнь Парижа, он стал пьяницей и беспорядочным любовником. В художественном отношении он столкнулся со многими, возможно, слишком многими вариантами — натурализм, импрессионизм, постимпрессионизм, символизм, британский эстетизм и различные проявления арт-нуво. Хотя он продолжал свою работу в качестве пейзажиста морских и пляжных сцен, но все больше интересовался иллюстрацией и декоративной живописью.
Он, распутный щеголь, и его сокурсник Уильям Ротенштейн привлекли внимание Анри Тулуз-Лотрека и Луи Анкетена, с которыми они разделяли увлечение ночной жизнью Монмартра. Несмотря на то, что алкоголь уже становился проблемой, Кондер разделил с Ротенштейном выставку у Пера Томаса на Бульваре Малезерба, на которой присутствовали Камиль Писсарро и Эдгар Дега.
Его вдохновляла литература. Роберт Браунинг оказывал постоянное влияние, как и стихи Омара Хайяма, которые в то время пользовались большой популярностью. Кондер также был вдохновлен французской литературой от Вийона до Верлена с особой склонностью к Бальзаку, героям которого он стремился подражать. Все это нашло отражение в его работах того периода, часто приобретавших ностальгический вид, с детализированными завитушками в стиле рококо, вспышками золотой краски, резвящимися амурами и пристальным интересом к костюмам 18-го и начала 19-го веков.
Кондер также искал вдохновения за пределами Парижа, в том числе в Алжире, и в различных поездках во французскую сельскую местность.
В Дьеппе общался с художественным сообществом и английскими семьями с их привлекательными дочерьми.
Встретил в Дьеппе и Обри Бердсли, который на страницах «Желтой книги» хорошо представил работы Кондера, изображавшие искусно одетые фигуры в театральных, если не фантастических декорациях. Хотя Кондер и разделял интерес Бердсли к маскарадам, гротеску, рококо и более широким эстетическим тенденциям, рисункам не хватало резких линий и циничной тщательности работ. В искусстве Кондера, несомненно, есть зловещие подводные течения, но в целом оно мягче, мечтательнее и снисходительнее, чем у Бердсли. Как заметил один критик: «Ничего не наблюдается при исследовании, ни одна форма не реализуется полностью, ни одна линия не имеет структурной точности; его рисунки носят скорее смутный характер и намеки на жизнь и размышления о ней».
Вошел в общество франкофилов, базирующихся в Дьеппе, включая Артура Саймонса, Эрнеста Доусона, Уолтера Сикерта и Оскара Уайльда, которые описывали Кондера как «очень расплывчатого и туманного», «любителя женщин и вина», «больного человека, неспособного смотреть в лицо реальности».
Несмотря на запои и сомнительную компанию, Кондер как художник был тогда на пике – его описывали как «художника жемчуга, роз и прекрасного принца».
Он создал Аркадию, населенную мечтательными, капризными личностями, ведущими жизнь в роскошной праздности. В сумерках они бродят по берегам спокойных ляпис-лазурных морей, по лазурным озерам в полуденной дымке или бездельничают в тени деревьев. Ароматные ветры могут шевелить их одежды, но они не знают ни ветра, ни дождя. Среди этих привилегированных существ нет грубости или насилия, ибо живущие в Аркадии не страдают от лишений. Но иногда в их взглядах есть задумчивость; их смех прекращается, они как бы устают от собственного совершенства, от отсутствия прошлого и будущего. Их беспокоит ностальгия по миру настоящих мужчин и женщин, по миру борьбы и трагедии. Но такие мгновения проходят; их взгляды снова мечтательны, на губах обольстительная улыбка, доносятся звуки флейты или мандолины, и их лица становятся нежными от созерцания бесконечной красоты… Многие картины были вставлены в витиеватые рамы неправильной формы.
В середине 1890-ых годов он начал работать с шелком, создав серию широко известных дизайнов для вееров. Специализируясь на рисовании акварелью на отрезках шелка, из которых изготавливались ширмы и стеновые панели, выполнял их в стиле неорококо, вдохновляясь Жаном-Антуаном Ватто и Жаном-Батистом Удри, с одной стороны, и современными иллюстраторами, такими как Артур Рэкхэм, Чарльз Рикеттс и Жорж де Фер, с другой. И создавал на шелковых картинах галантные праздники.
Однажды он даже разрисовал серию белых шелковых платьев, которые носила Александра Таулоу, жена норвежского художника Фрица Таулоу - платья стали «как поле цветов». В начале 1900-ых годов Кондер даже стал занимался дизайном одежды. Это неудивительно, поскольку женщины в роскошных пышных платьях появлялись почти во всех его картинах на рубеже веков.
Кондер создал комнату для Эдмунда и Мэри Дэвис в их доме в Северном Кенсингтоне, украшенную акварелями на шелке, которая была представлена в журнале «Студио».
Но важным событием в успешном восприятии шелковых картин Кондера было поручение предпринимателя в области дизайна интерьеров Зигфрида Бинга нарисовать 9 шелковых панелей для «будуара». Это должно было стать частью новаторской выставки интерьеров в стиле модерн в выставочном зале Бинга. Будуар Кондера был показан рядом со спальней Мориса Дени, с ванной Поля Рэнсона, с курительной, столовой и кабинетом Анри ван де Вельде.
Несмотря на плохое здоровье, приступы белой горячки, он женился на канадке, богатой вдове Стелле Марис Белфорд, с которой поселился в Челси. Следующие 9 лет принесли в его жизнь неожиданную стабильность.
Оказавшись мужем богатой женщины, он впоследствии вошел в высший социальный и артистический круг. Его костюмированные вечеринки запомнились многим. Писатель Артур Саймонс вспоминал «самый замечательный маскарадный бал, который устроили Кондеры».
Джон Ротенштейн сказал о вечеринке следующее: «По крайней мере, одна из вечеринок, устроенных на улице Чейна, 91, была настолько запоминающейся, что о ней говорят и по сей день. Когда гости вошли в освещенный разноцветными фонарями дом, в воздухе царило напряженное ожидание. В течение нескольких недель ходили слухи, что те, кто наиболее известен изобретательностью и великолепием своих маскарадных костюмов, планируют превзойти самих себя. Самые высокие ожидания оправдались. Мари Темпест пришла в роли Пег Воффингтон, Баронесса де Мейер в роли Гамлета, мистер и миссис Эдмунд Дэвис в роли пары пуделей, миссис Лоусон в роли голландского мальчика, а миссис Флоренс Хамфри в роли кондитера. Веер, который Кондер предложил в качестве приза обладательнице платья, признанного самым красивым, выиграла мадам Эрразуис, ослепительная южноамериканка. Эта вечеринка… представляла собой социальный апофеоз Кондера».
Не отдавая себя полностью светским развлечениям, он продолжал рисовать. Возвращение к крупномасштабной масляной живописи с особым уклоном к пейзажам, особенно пляжным и портретам богатых женщин легло в основу его работ, которые продолжали широко выставляться.
Его репутация оригинального художника резко возросла, во многом благодаря серии выставок, проведенных в галерее Карфакс в лондонском районе Сент-Джеймс, но был он известен в большей степени в узких кругах поклонников искусства.
Он страдал алкоголизмом, и на его творчестве сказывалось постоянное плохое самочувствие, включая паралич и приступы белой горячки. Кроме того, по-видимому, еще в Мельбурне он заразился сифилисом, который преследовал его до конца дней. Последний год своей жизни он провел в санатории и умер в возрасте 40 лет от «общего пареза душевнобольных», говоря современным языком, от третичного сифилиса.
После смерти работы Кондера высоко оценили многие известные художники, такие как Писсарро и Дега. Однако после Первой мировой войны его репутация пошла на убыль: «Когда под ударом войны старый порядок начал разрушаться и все его ценности были поставлены под сомнение, искусство Кондера осталось в затруднительном положении». Художник оставался в стороне во всех повествованиях о британском искусстве, созданных в течение 20-го века. Британские критики игнорировали его, отвергая работы как несущественные. У такого пренебрежения есть практические причины: многие из самых тонких картин Кондера с годами поблекли и утратили свой первоначальный блеск.
Вспомнили о нем в Австралии в начале 1960-х. и Австралия начала претендовать на Кондера - Национальная галерея Виктории в Мельбурне организовала первую ретроспективную выставку его работ. Потом появилась превосходная биография художника. была проведена крупная выставка его работ в Художественной галерее Нового Южного Уэльса.
Новый статус Кондера как «национального» художника был подтвержден впечатляющей рекламой этой ретроспективы в Австралии. Жители Сиднея, где проходила выставка, встречали сотни баннеров, на которых попеременно провозглашалось имя художника и воспроизводилась одна из его ранних австралийских работ.
Эта выставка представила художника как одаренную от природы увлекательную фигуру международного масштаба, которая соединила два континента. А, оказавшись в Европе, два города — Париж и Лондон.